Леви Шаар
В 1990 году весь культурный мир отмечал 150-летие со дня рождения П.И. Чайковского. Участвовала в этих торжествах и наша страна. Израильское ТВ транслировало концерт, посвящённый великому композитору. Введение к концерту дал известный наш интеллектуал, ведущий самых интересных, самых престижных программ страны.
По поводу смерти Чайковского он солидно и спокойно заявил с телеэкрана, что Чайковский выпил стакан холодной воды, простудился и умер.
Я написал этому ведущему о том, что со смертью Петра Ильича всё не так просто, что существуют материалы, с недавних пор ставшие доступными публике. Написал, что есть у меня кое-что из опубликованной литературы о великом русском композиторе, о его замечательном творчестве, сложной, изобилующей странностями жизни и трудной, мучительной смерти.
В неизбывной своей наивности написал я, что из имеющихся у меня материалов можно сделать интереснейшую специальную передачу о Чайковском в рамках программ этого ведущего, которые часто посвящены музыке.
Русскоязычного канала тогда ещё не было. Передача, с которой началась эта статья, была на иврите, и письмо своё я, разумеется, писал тоже на иврите.
Как и принято у нас – в культурнейшей стране Леванта – ответа на моё письмо не последовало.
Между тем, в дни болезни и смерти Чайковского, о простуде никто не вспоминал и даже не думал. Этот вымысел относится уже к советскому периоду.
Воспоминания свидетелей – друзей Чайковского, младшего брата его, Модеста Ильича, и других родственников – изобилуют пересказами о стакане холодной некипяченой воды, которую демонстративно, на глазах у всех, выпил Пётр Ильич в период, когда эпидемия холеры в Петербурге ещё не прошла.
Советская идеологическая машина закрыла доступ ко всем документам, связанным с физиологическими особенностями организма Чайковского и со смертью композитора, освободив лишь «историю со стаканом». К этой истории совершенно произвольно добавили выдуманное, ничем не обоснованное объяснение: «простуда».
Стакан холодной питьевой воды привёл к простуде, за которой в течение шести дней последовала смерть?! Воспаления лёгких – нет. Болей или других признаков воспаления в горле – нет. Дыхание – нормально, даже температура – нормальна.
И это – смертельная простуда?
…В сентябре 1877 года, когда в Москве было уже холодно, Чайковский искал для себя способ такого самоубийства, которое выглядело бы естественной смертью. Холодным, поздним вечером, в последней декаде сентября он вошёл в Москву-реку и стоял там по пояс в воде до тех пор, пока ломота в костях от холодной воды стала нестерпимой.
В тот вечер композитор не простудился.
В 1893 же году стакан выпитой им холодной воды в престижном ресторане не только простудил его, но и довёл до смерти!
Разумеется, этой версии никто не верил с момента её появления. Никто, кроме израильского специалиста по Чайковскому.
Не поверили не только этой версии. Под большим сомнением была и версия холеры. Согласно этой версии, Чайковский не простудился. Он заразился холерой от выпитого им того же пресловутого стакана некипячёной воды.
Вся эта суета, вся недостойная возня вокруг трагической, совершенно неожиданной смерти любимейшего композитора России, только возбудили общественный интерес не столько к факту смерти великого человека, сколько к «секрету», которым эту смерть окутали неуклюжие блюстители «нравственности». Неумело, но изобретательно, неутомимо и суматошно старались они скрыть от людей то, что скрывать бессмысленно, что известно многим, что было бедой и жизненной мукой Петра Ильича.
…Слухи о странной смерти пошли по Петербургу сразу же, как только объявили о его кончине.
Почему не поверила публика сразу официальной версии о смерти? В чём её, этой смерти, странность? Есть ли однозначный ответ на вопрос: Чайковский умер естественной или насильственной смертью? Почему отвергается версия его самоубийства? Наконец, в чём причина душевных мук Чайковского? Что гнало из жизни гениального композитора, тончайшего, деликатнейшего русского интеллигента, широко известного, популярного, любимого?
Ответ на эти вопросы и приведёт к ясности во всём, что предшествовало трагедии и неумолимо привело к ней.
К сожалению, то, что сегодня известно любому школьнику, более 100 лет назад не было известно никому.
Кто мог в те времена знать хоть что-нибудь об однополой любви?
Кто мог предположить о её существовании?
Говорить об этом было постыдно, а предаваться ему – запрещено законом едва ли не во всех странах.
Да и называлось «это» – извращением.
Оно могло навлечь на виновного позор, остракизм, гонение и лишение свободы. От этого люди шарахались в стороны, боясь его как проказы, как чумы.
В юные годы, снедаемые любопытством и страстью к знаниям, читали мы о Сократе, об Адриане и Антиное, об Александре Македонском и Гефестионе. Иногда понимали, о чём речь.
Чаще же – нет.
Но и понимая, читали мы об этих людях отвлечённо, отстранённо, не проникая в суть прочитанного, не ощущая даже того, что, вроде бы, и понимали. Мы были сосредоточены на главном: на важности исторических событий, на самих этих событиях, на деяниях и величии людей, творивших Историю.
Детали их личной жизни казались нам столь маловажными, что они бесследно проносились над нашей памятью, как одуванчик над полем. Даже детали, которые, как ни странно, должны были вызывать «нездоровое любопытство» у подростков, не привлекали нашего внимания.
К этому можно добавить светлую юношескую наивность и неумение быть внимательным к каждому слову, к любой авторской интонации, к мельчайшей детали.
Сегодня – секрет «этого» известен и ясен.
Дело в том, что особи мужского пола, в плоти которых имеется обилие женских гормонов, являются ничем иным, как женщинами в мужском обличье. И влечёт их, естественно, к полу противоположному, то есть – мужскому.
То же самое, только в обратном проявлении, относится к женщинам.
Однополая любовь чаще всего не есть непристойная изощрённость пошлого и пресыщенного развратника. Это элементарная физиологическая потребность организма. Как голод и жажда, как зрение и слух. Если угодно, как естественность любви противоположных полов.
Именно такой организм был, к несчастью, у Петра Ильича. И это было главной причиной его боязни женщины, страха перед женитьбой. Многие говорят, спрашивая:
– Ну, хорошо. Он боялся женщины в силу особой физиологии своего организма. Но вот, его брат Анатолий, тоже гомосекс, женился, имел детей, и всё у него было нормально. То же самое происходило и с друзьями композитора, такими же гомосексами, как и он. Почти все, даже верный слуга его – Алексей Софронов – женились, обзавелись семьями, детьми, и – всё у них было в порядке! Какая же разница между ними и Петром Ильичом?
К огромному сожалению, есть разница.
Пётр Ильич отличался от брата и некоторых друзей тем, что в гомосексии своей был он «женщиной». И этим сказано всё.
А.С. Суворин пишет в своём дневнике со слов писателя Маслова: «Чайковский и Апухтин […] жили как муж с женой, на одной квартире. Апухтин играл в карты. Чайковский подходил и говорил, что идёт спать. Апухтин целовал у него руку и говорил: "Иди, голубчик, я сейчас к тебе приду"».
От подобной природы своего организма не страдали ни Леонардо, ни Микеланджело, ни Поль Верлен, ни Оскар Уайльд (до скандала и суда над писателем).
Чайковский же, не в пример названным художникам, мучился, страдал и терзался, подумывал о самоубийстве и даже пытался покончить с собой.
Человек утончённой, интеллигентной натуры, деликатного, мягкого характера и остро чувствующей души, он ненавидел себя за этот свой «изъян», боролся с собой, безнадёжно пытаясь подавить в себе это «развратное», как он писал, начало.
«Она (гомосексия – Л.Ш.) сообщает моему характеру отчуждённость, страх людей, робость, неумеренную застенчивость, недоверчивость, словом, тысячу свойств, от которых я всё больше становлюсь нелюдимым. Представь, что я теперь часто останавливаюсь на мысли о монастыре или о чём-нибудь подобном», – пишет композитор брату Анатолию.
А вот – из письма к брату Модесту:
«Есть люди, которые не могут презирать меня за мои пороки только потому, что они меня стали любить, когда ещё не подозревали, что я, в сущности, человек с потерянной репутацией. Сюда относится, например, Саша! Я знаю, что она обо всём догадывается и всё прощает. Таким же образом относятся ко мне очень многие любимые или уважаемые мной личности. Разве ты думаешь, что мне не тяжело это сознание, что меня жалеют и прощают, когда, в сущности, я ни в чём не виноват! И разве не убийственна мысль, что люди, меня любящие, иногда могут стыдиться меня!»
(Во всех случаях курсив – П. И. Чайковского).
Саша – это младшая сестра Петра Ильича и братьев-близнецов Модеста и Анатолия Чайковских.
Многие ценители творчества Чайковского, его интимно-романтической, часто глубоко трагической музыки, его яркой роли в Истории русской культуры, отказываются читать, понимать и признавать фактом приведённые выше строки из писем композитора к родным и друзьям.
Они пытаются доказывать, что Чайковский легко и просто переносил аномалию своего организма, никого не стеснялся, не боялся и не страдал от осознания этого. Он, дескать, легко смирился со всем и не пытался бороться против этой беды.
Однако совершенно необходимо здесь подчеркнуть:
Единственное, с чем смирился Пётр Ильич, это с сознанием того, что, несмотря на все свои старания, он оказался неспособным перебороть физиологию, победить её.
Из письма композитора к брату Анатолию:
«Только теперь, особенно после истории с женитьбой, я, наконец, начинаю понимать, что нет ничего бесплоднее, как хотеть быть не тем, что я есть по своей природе».
В эпистолярии Чайковского, в письмах его братьев, родственников и друзей так много строк, подобных приведённым выше, что спорить против этого – бессмысленно.
Защитники «чистоты» образа замечательного композитора не желают, будто бы, «принижать» его достоинство. Они предпочитают не говорить о его гомосексии и, «спасая его честь», с жаром всё это отвергают. Они пытаются доказать, что это – ложь, измышление злопыхателей, врагов композитора.
К числу этих «защитников» относятся известные люди.
Даже такая солидная газета как «Комсомольская правда» выступила «в защиту» Петра Ильича с потрясающим душу, ошеломляющим заголовком:
«Чайковский не был гомосексуалистом!»
В этой статье не только отрицается факт гомосексии композитора, но и делается выдающееся «музыковедческое открытие» автора статьи Яниса Залитиса о том, что Симфония № 6 «Патетическая» имела будто бы первоначальное название «Моя жизнь».
Не знаю, смеяться ли над этими заявлениями в уважаемой газете или плакать?
Сохранились почти три части задуманной Чайковским, но так и не оконченной симфонии «Жизнь».
Не «моя жизнь»!
И это – не мелочная придирка.
Эта самая «Жизнь» называлась ещё и Симфонией Ми бемоль мажор.
Симфония «Жизнь» должна была стать шестой по счёту. Но она не была закончена и не вошла в счёт. Поэтому шестой стала симфония си-минор, Великая Шестая в порядке своего появления в списке Симфоний Чайковского.
Что же до несостоявшейся симфонии Ми бемоль мажор («Жизнь»), то на материале её первой части был создан одночастный Третий «Концерт для ф-но с оркестром», ми бемоль мажор. А из материала Анданте и фрагментов финала Пётр Ильич сочинил, а И.С. Танеев закончил «Анданте и финал», опус 79, для фортепиано и оркестра.
Несуществующая симфония «Жизнь» к Шестой «Патетической» не имеет никакого отношения. Они просто возникли в сознании композитора одна за другой, с небольшим временн'ым интервалом.
Продолжение здесь http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer8/Shaar1.php
Материал очень интересный, но полностью поставить его здесь не могу - велик.
